«Прежде чем открыть клинику в Гватемале, нам пришлось получить разрешение у местного шамана» 

В интервью vc.ru Лариса Мельникова рассказала, как оказалась в Гватемале и перевозила 20 килограммов лекарств через Колумбию, почему не строит клиники в России и как справляться с выгоранием, если на работе напряжённый график.

«Мы основали стартап, потому что нормальной работы не было»

Я родилась в Вологде, но в отличие от матери, никогда не любила этот город и не была к нему привязана. Большая часть моей семьи жила в Петербурге, и как «домой» я летаю именно туда. Как и у многих подростков девяностых, у меня не самые позитивные воспоминания о тех временах: денег было мало, жилось довольно тяжело.

К тому же Вологда — это город простых решений. В детстве за тебя всё решают родители, затем ищешь стабильную работу, рожаешь детей, строишь дачу, жалуешься на детей, на больную спину и дороговизну лекарств, на переполненные автобусы и разбитые тротуары. Мечтаешь о бытовом — чтобы зарплату проиндексировали, банки с огурцами не повзрывались до весны, а соседи реже напивались и буянили.

Поначалу родители отправили меня к балетному станку — до сих пор помню адскую боль от растяжки и холодные залы с зеркальными стенами. Но спортсменки или танцовщицы из меня не вышло — после травмы я свободно вздохнула и пятнадцать лет избегала спорта всеми способами.

Затем начались родительские мантры про стабильность: нужно стать фармацевтом, для которого всегда найдётся работа, или инженером — так мать сможет устроить к себе на работу. Особенно хорошо это звучало, когда на фоне по телевизору шла какая-нибудь «Улица разбитых фонарей».

Право принимать решения появляется с деньгами — когда победами на олимпиадах и решением чужих домашек ты уже зарабатываешь не только на сладости. Бросить всё и уехать до 18 лет всё равно нельзя — не удастся ни подписать договор с вузом, ни устроиться на нормальную работу. Родители против, и помощи ждать неоткуда.

Я поступила в местный институт — изучала госуправление. Сменила вал подработок — работала администратором в интернет-кафе, диспетчером грузотакси и помогала писать дипломы.

Работая администратором, я столкнулась с беспощадным российским бизнесом: команду убеждают, что продажи упали, ты проверяешь их по кассовому журналу и видишь, что на самом деле вы делаете рекордные деньги за последние несколько лет. В компании пытаются провести инвентаризацию, как-то подставить сотрудников, чтобы не платить зарплату.

А в восемнадцать быстро собираешься и уезжаешь из родительского дома делать ИТ-стартап. В первой съёмной квартире голые стены — денег на водоэмульсионку накопили не сразу. Меню гордых основателей бизнеса состоит из вареников с картошкой (14 рублей), дачной картошки и рыбных консервов (от 16 рублей). На деньги с одного из первых заказов купленный за пиво холодильник «Юрюзань» забивается продуктами, ломается и нагревает содержимое — еда протухает, и весь гонорар в семь тысяч рублей уходит на новый.

Умения накрутить виртуальных денег в Sims и почистить %temp% на зависающем компьютере подруги для работы, само собой, не хватает — приходится администрировать и тянуть сети, лазая по чердакам и стройкам. Pascal сменяется на Delphi, HTML, CSS и Java. Сотрудники обслуживаемых компаний начинают нести на ремонт личные ноутбуки, телефоны и фотоаппараты — к направлениям ИТ-аутсорсинга и написания ПО добавляется сервисный центр.

Окружающие во главе с матерью негодуют — муж давно есть, где дети? Вот Вера с твоей параллели уже замуж вышла, поселилась через подъезд от родителей и двоих родила. И на дачу не ездите — поливать северные, не успевающие поспеть помидоры.

Кризисный 2008 и экономный 2009 год убивают здоровую часть бизнеса, связанную с разработкой. Но сервис-центры выживают, и через несколько лет за вознаграждение переходят к новому владельцу.

Работа в «Студии Артемия Лебедева»

Хаотичную жизнь в стартапе сложно менять на корпоративные стандарты — хотелось найти неформальную, привычно расслабленную среду. Ещё от будущего работодателя я ждала интересных задач, проектной работы и возможности не приходить в офис рано утром.

Почти все отобранные мной компании просили прислать CV. «Студия Лебедева» не принимала резюме и просила только абзац текста о себе. Письмо с абзацем текста — это быстро, поэтому его я написала и отправила в первую очередь. Через час — ещё до завершения работы над резюме — мне позвонили из «Студии» и назначили собеседование. А через неделю я уже вышла на работу.

Однажды в Студию приезжал Антон Носик. Он рассказывал о своей биографии, о том, как получилось, что он стал «отцом рунета». Меня зацепила его фраза:

«Когда я вернулся из Израиля в Россию, я понял — если ты здесь на половину процента больший лидер и готов работать, готов нести ответственность, то этой половины процента уже достаточно».

Она отражала то, что я старалась делать годами — браться за какие-то новые вещи, за которые не вызываются взяться другие.

Благодаря этому подходу вскоре после окончания испытательного срока я уже отвечала за веб-аналитику в компании. Ещё через полгода мне предложили сменить ведение проектов веб-поддержки на управление отделом промдизайна. Ещё через год я сама решила взяться за отдел архитектуры.

«Студия» — это когда ты одновременно работаешь над дизайном вертолёта, сложного оптического оборудования, интерьера офиса, скамейки и кофейных чашек. И это не просто картинки — а в том числе инженерия и производство.

Одним из самых сложных проектов был вертолёт «Скаут». Серьёзная задача, бесконечные технические ограничения, заморочки с аэродинамикой. И даже политика — клиент базировался в Киеве, и во время проекта случился конфликт между Украиной и Россией — летать на производство стало невозможно. Помогал опыт Тёмы — он учился летать на вертолёте и знал много полезного. В итоге наш вертолёт летает — можно найти ролики на YouTube.

Были и лёгкие, сумасшедшие в хорошем смысле слова проекты. Например, выставочный стенд Cartoon Network — по мультсериалу Adventure Time. Я была единственной в команде, кто его не смотрел до проекта. Стартовая встреча казалась нереальной: все говорили о злых волшебниках, единорогах, «серии, в которой Финн и Джейк стали Фионой и Кейк», корейском языке и каучуковых лапах. В тот же вечер я села смотреть мультфильм — сначала шло тяжело, и без пары бокалов не обошлось, но к третьей серии я втянулась.

Для выставки мы сделали скамейку в виде Леди Ливнерог длиной в 4,5 метра. У подрядчика не получилось правильно наклеить гриву, и мы с архитектором Настей попросили привезти Леди к нам в офис — сделали это сами. Ещё там были здоровенные конфетные человечки — плюшевые, с носочками и прочими милыми деталями. Офис тогда был похож на гигантский кукольный дом.

Мы часто работали с городской средой, думали, как её можно улучшить. Например, участвовала в проектах городской навигации — это таблички с названиями улиц и номерами домов, указатели направлений. Классно, когда выходишь из дома и видишь результаты своей работы.

Работать с Тёмой было интересно. У него довольно специфическая логика, она есть, но часто ты её не понимаешь. Иногда ты можешь прийти с оптимальным бизнес-решением и уйти с обратным — перевесили нематериальные критерии вроде «так интереснее».

Иногда из этого получаются классные штуки. Например, однажды я ездила в Бразилию и на границе с фавелой увидела компактную спортивную площадку. Очень простую, площадью с автобусную остановку. Вокруг всё в руинах и мусоре, но люди занимаются — подтягиваются, общаются и шутят.

Спортивные площадки в наших дворах часто грустные и бессмысленные. Если перенести их ближе к потоку прохожих и сделать современными, то жертв сидячей работы и офисного печенья может стать меньше.

Здравого смысла в этой идее было больше, чем коммерческой ценности, но Тёма согласился — команда начала работать над компактной площадкой вместе с производителем «Хоббика». Но в итоге кроме малой площади у разработанной площадки нет ничего общего с бразильской — она модульная, передвижная и значительно более функциональная.

Тёма действительно не признавал корпоративные мессенджеры, называл Slack и Trello «злом», и с ним можно было связаться только по почте и телефону. Неофициально чаты в студии были — менеджеры предпочитали Skype. Система управления проектами, разумеется, тоже была — без неё вести столько проектов не выйдет.

В Конституции «Студии» написано, что работник может выбирать между двенадцати-, четырнадцати- и шестнадцатичасовым рабочим днём. На самом деле сотрудники работают столько, сколько им нужно для выполнения задач. Я жила рядом с офисом — в пятнадцати минутах пешком. Просыпалась в одиннадцать и, не выбираясь из одеяла, отвечала на срочные письма в почте. К часу дня добиралась до студии, а уходила в 10-11 вечера.

В первые годы я, конечно, работала больше: но с переходом на управленческую работу нагрузка выравнивается, можно регулировать уровень вовлеченности в проекты и реализовывать идеи чужими руками. Хотя есть и свои трудности — по три-пять встреч за день, переговоры с крупными клиентами, множество подчинённых и информации в целом.

Из Москвы в Гватемалу: шаманы и наркокартели

Однажды мне скинули ссылку на блог врача-инфекциониста Вики Валиковой. Она жила и работала в Уфе, а потом бросила всё и уехала волонтёром в Центральную Америку. Вместе с Кариной Башаровой они решили построить благотворительную клинику там, где других больниц не было, — в сельской Гватемале. Оторваться от блога получилось к утру, когда глаза начали слипаться. В тот же день я написала команде проекта с незамысловатым названием Health&Help и ужасным дизайном логотипа о том, что готова помочь.

Опыт работы с некоммерческими проектами у меня уже был: благотворительность собирает прекрасных людей, у которых часто не хватает управленческого опыта — я была рада им поделиться. С Викой и Кариной мы тоже поначалу обсуждали общие вещи: как нанимать волонтёров, как доносить до людей историю и цели клиники.

Это классическая проблема НКО: люди работают бесплатно, но при этом они должны быть очень компетентными и мотивированными — иначе на их обучение и проживание уйдёт больше денег, чем они принесут проекту и благополучателям. К тому же всегда пытаешься набрать как можно больше волонтёров — а когда их становится слишком много, начинаешь умирать сам.

Мы с ребятами часто созванивались: когда я выходила из студии, в Гватемале была середина дня — очень удобно. Основной работе это не мешало, а участие было полностью волонтёрским — я не получала на это какого-то разрешения. Позднее об этом узнали все, и никаких возражений не было. Более того, выяснилось, что Тёма дважды писал о Health&Help в ЖЖ — каким-то образом я пропустила эти публикации.

В 2016 году мы собрали 1,3 млн рублей на клинику в Гватемале, и началось долгое и сложное строительство — в деревне Чуинахтахуюп в центральной части страны. Увы, в Латинской Америке нет таких понятий, как дедлайн, стабильность и график.

До этого мы пытались построить клинику в других районах Гватемалы. Сперва — в Похоме, это на севере, возле границы с Мексикой. Туда довольно просто добраться — вроде бы всё зашибись. Но тогда неподалёку решили строить ГЭС, и местные жители взбунтовались, потому что переживали за свои участки. В итоге они устроили резню, и погибло много людей. А потом пришли ребята из Мексики и забрали земли под плантации — думаю, понятно, для чего. После этого нас оттуда как ветром унесло.

После мы решили отправиться в центральную часть страны, там спокойнее. Сперва планировали осесть в деревне Хутаках. Там все были очень дружелюбные, местные мэры показали нам место для строительства с подведённым водопроводом. Но когда мы вернулись туда во второй раз, местные жители приветствовали нас уже с мачете.

Оказалось, что власти втайне решили собрать со всех средства «на строительство клиники». Денег собирали не очень много, но, учитывая доходы местных, строительство могло влететь им в копеечку. Само собой, люди встали на дыбы.

В итоге мы уехали в горы, в деревню под названием Чуинахтахуюп. Это в том же регионе — Тотоникапане. На третий раз всё было хорошо — нам сразу дали площадку, рядом были водопровод с ледяной водой, местная школа и церковь. Для Гватемалы это уже цивилизация.

Ещё нам пришлось получать у местного шамана разрешение на открытие клиники. Гватемальцы — очень религиозные люди. Это индейцы Майя, они верят в духов и сглаз шесть дней в неделю, а по воскресениям ходят в католическую церковь. Местному шаману пришлось объяснять им: боги посылают не только болезни, но и медиков — поэтому всё хорошо, пользуйтесь на здоровье.

Будни Гватемалы

Жители Чуинахтахуюпа и окрестностей не имеют доступа к нормальному образованию, даже среднему. Они часто не умеют читать и писать, не знают о бактериях и вирусах, о том, как работают медикаменты. Как индейцы Майя, они верят в сверхъестественное, в добрых и злых духов — и этим объясняют любые проблемы со здоровьем.

Начались обмороки? Значит, твой дух испугался и вышел из тела. Если припадок, то тебя одолели демоны. Но люди всё равно ходят в клинику, потому что это помогает.

У нас часто возникают проблемы такого уровня: выдаёшь человеку антибиотики, он говорит, что принимает препарат, но таблетки не работают. И ты не понимаешь, почему у всех лекарства работают, а у него — нет.

А потом оказывается, что он раздаёт их поровну всей своей семье — потому что в Гватемале принято делиться хорошим. И в результате больной не получает необходимую дозу, а его домочадцы бессмысленно и во вред себе принимают антибиотики.

Ещё нельзя сказать пациенту: «Принимай таблетки три раза в день пять дней, а потом два раза в день ещё пять дней». У местных жителей нет часов. Приходится объяснять, что нужно выпить лекарство перед тем, как выходить в поле, в поле и по приходу домой.

В нашу клинику часто ходит житель, которого мы прозвали Сеньор Помидор. Когда у него болит голова, он привязывает к ней томат и ходит так несколько дней.

Но это не мешает ему приходить к нам за таблетками. Сеньор Помидор убеждён, что эффективнее совмещать традиционные методы и передовую медицину.

А однажды дружественная клиника из Гондураса подарила нам ящик презервативов — чтобы дать людям возможность планировать семью. Местные не хотели их брать — им это кажется противоестественным. Всё же нашлась одна женщина, которая их взяла и отказалась от рассказа о способе использования. Мол, сама знаю, за кого вы меня принимаете.

Потом она вернулась с претензией — «снадобье» не работает. Оказалось, что она пыталась заваривать презервативы кипятком и пить отвар.

В худшем случае людям приходится колоть себе инсулин, измерять сахар и в случае чего бежать в клинику. Это очень сложно отслеживать, потому что как только людям становится лучше — они забивают на лечение.

В России тоже так делают, но в цивилизованной стране тебе вряд ли дадут умереть.

Другая проблема — случаи, требующего хирургического вмешательства. В нашей клинике пока нет хирургического отделения. Однажды к нам пришла двеннадцатилетняя девочка с огромным животом — Гватемала мировой лидер по числу подростковых беременностей. Аборты можно делать, только если пациентке меньше десяти лет и с согласия родителей, а иначе врача посадят в тюрьму на семь лет.

Мы осмотрели девочку: нужно было делать кесарево сечение. Для этого требовалось отправить её в городскую больницу. Мы оплатили бензин и отправили её туда, а через два дня увидели, что она вернулась и гуляет по деревне.

Оказалось, что в больнице у неё потребовали купить всё необходимое для операции — шовный материал, антибиотики и так далее. Денег на это у семьи не нашлось. Пришлось срочно ей всё собирать и отправлять обратно в город.

Уровень медицины в Гватемале, конечно, даже не российский: даже в крупных больницах могут оперировать без аппарата искусственной вентиляции лёгких — с помощью мешка Амбу, качая вручную.

В нашем регионе мы единственная клиника на 20 тысяч человек — к нам уже начинают ездить издалека, так как про нас много писали и говорили гватемальские СМИ и рассказывали сами люди.

Ещё в Чуинахтахуюпе есть школа — все дети в возрасте до десяти лет учатся в одном классе, а предметы ведёт единственный учитель. В десять лет мальчиков забирают работать в поле, а девочек — помогать с детьми и домашним хозяйством.

В 14-15 лет девушек уже выдают замуж — дальше они рожают по ребёнку в год. Девятнадцатилетние девушки успевают родить четыре раза. А в среднем каждый четвёртый ребёнок не выживает.

Наши волонтёры какое-то время преподавали английский в местной школе, но мы поняли, что это не имеет особого смысла — дети молниеносно забывают язык. Теперь по субботам мы крутим им мультики на испанском, чтобы они знали больше о мире, расширяли словарный запас и просто отвлекались от нелёгкой жизни. Детей приходится учить элементарным вещам: собирать мусор, чистить зубы, надевать нижнее бельё и мыть руки.

Новая цель — Никарагуа

В этом году мы решили, что нужно строить ещё одну клинику — в Никарагуа. С нами связался служащий министерства здравоохранения и социального развития страны и предложил сотрудничество. В бюджете не было денег на строительство, а больница была нужна.

На небольшом куске земли между давно потухшим вулканом и океаном живёт около 5000 человек. Прямо в джунглях, под навесами из похожей на мешки для мусора плёнки: там это считается домом. Пресной воды совсем мало, и её добывают из скважины. Интернета и телефонной связи просто нет.

В посёлке есть школа — старые стулья и парты под ещё одним навесом, хотя бы покрытым шифером. Там детей разных возрастов учит всего одна учительница, которая приезжает на лошади несколько раз в неделю. Возможно, после строительства клиники мы сможем помочь и с этим.

В Никарагуа сейчас неспокойно, но мы надеемся, что наш отдалённый район народные волнения не захватят. С другой стороны, совсем рядом Гондурас и Сальвадор — одни из самых криминальных стран в мире. Ещё беспокоят крокодилы — они стали часто заглядывать на огонёк.

Нас часто критикуют за то, что мы снова строим клинику не в России. Мало кто понимает, что в России на это нужны суммы с другим количеством нулей, и наших бюджетов хватит разве что на оформление документов. На клинику в Гватемале — стройку, создание инфраструктуры, оборудование и инструменты — у нас ушло всего 2,5 млн рублей.

Собрать деньги на строительство и поддержание клиники в России при помощи только краудфандинга невозможно. И даже при небольших нарушениях человека могут лишить лицензии, а то и посадить. Почитайте любое сообщество докторов в соцсетях: «Запятая не сошлась, и пациенты куда-то пожаловались. А врача за это затаскали по судам». Маленькой благотворительной организации такое не по силам.

В Центральной Америке всё по-другому. Они понимают, что некоммерческим организациям нужен более простой режим работы, лицензирования, отчётности — нет жёсткого контроля и бюрократии.

Как-то нам пришлось уговаривать чиновника в Гватемале на поездку в клинику перед выдачей лицензии. Сначала он отказывался и предлагал нам работать просто так. Наконец, мы убедили его и привезли в нашу далёкую горную деревеньку. Он полчаса ходил по клинике и говорил: «Ребят, по нашим критериям в клинике должен быть бетонный или покрытый ветками пол, а у вас тут кафель, тёплая вода и отдельные палаты. Не надо ко мне приезжать и возить меня сюда, я вам лицензию буду и без этого продлевать».

Ещё более сложная ситуация с волонтёрами: уехать в латиноамериканские джунгли звучит привлекательнее, чем переехать в российскую деревню и делать свою же работу бесплатно.

В России тяжело. Но даже если ты поедешь в самую тьму тараканью — там не каждый день умирают от излечимых заболеваний и не рожают на земляном полу, как это происходит в Гватемале или Никарагуа.

Краудфандинг

Мы привлекаем большую часть средств с помощью краудфандинговых площадок в России и за рубежом — на крупные проекты вроде строительства клиники, покупки оборудования или медикаментов.

Для России эта ситуация довольно понятная: сумасшедшие русские девушки уехали в Гватемалу строить больницу. Звучит прикольно.

Но за рубежом немного другая история. Там крупные фонды, которые распределяют деньги между не менее крупными организациями по типу «Красного Креста» или «Врачей без границ», и мы, крохотный Health&Help, теряемся среди этих гигантов.

К счастью, у нас есть постоянные жертвователи, которых мы очень любим. Это люди, благодаря которым мы можем продолжать свою работу, спасать больше жизней. Даже если они настраивают ежемесячный платёж всего в 200 рублей — эти деньги помогут нам двигаться дальше к поставленной цели: сделать этот мир лучше.

Мы возим лекарства из России, потому что так выходит значительно дешевле. Я столкнулась с этим, когда мне нужно было купить парацетамол в аэропорту — упаковка обошлась в десять долларов. В обычной аптеке будет в полтора раза дешевле, но всё равно в 50 раз дороже, чем в России, где парацетамол можно купить за 5-8 рублей.

Таблетки возим чемоданами, с серьёзными проблемами пока не сталкивались. Во-первых, у нас достаточно небольшие объёмы — до 20 кг на человека за раз. Во-вторых, мы НКО, и нас стараются особенно не трогать. Конечно, у нас могут конфисковать все лекарства, посадить в камеру и несколько дней выяснять, что происходит. Но посадить в тюрьму или выписать большой штраф таможенники не могут — это не уголовное преступление.

Чтобы на проект было интереснее жертвовать, мы привязали к каждому объёму пожертвования вознаграждение — за 500 рублей человек получает национальную фенечку, а за 4-5 тысяч рублей мы записываем для него на видео церемонию с шаманом или называем ребёнка, родившегося в клинике, его именем.

Сейчас мы пытаемся отойти от материальных вознаграждений — с доставкой они могут обойтись во всю сумму пожертвования. И к тому времени, когда мы заканчиваем сбор средств, многие люди уже меняют номер или переезжают в другой город. Это отнимает время у волонтёров — ходить на «Почту России», упаковывать и подписывать посылки, забирать вернувшиеся — как раз те, за которыми не пришли.

Путешествия по Южной Америке

В Латинскую Америку я езжу раз в год — на новогодние каникулы. Там есть хорошие отели, классные пляжи и инфраструктура, но с ними мне обычно не по пути. Отчасти поэтому туда сложно заманить компанию друзей: «Нет, извини, но мы на Бали».

До Health&Help в Латинской Америке я была дважды — в Бразилии и Доминикане. В Бразилии было не слишком приятно. Настолько, что первой испанской фразой, которую мы с уже бывшим мужем выучили, была: «Мы русские студенты, бедные, как церковные крысы». В Доминикане было скучно — не выношу пляжный отдых дольше нескольких дней.

Впервые я полетела в Гватемалу в 2016 году одна, причём умудрилась простыть перед поездкой и приехала туда совершенно больной. В поездку взяла с собой 16-килограммовый электрокардиограф, а оставшееся место в багаже заполнила несколькими килограммами таблеток. А на выходе из аэропорта меня остановили таможенники.

Тогда мой испанский был почти на нулевом уровне: “amigo” , “dottore”, “emergencia”. В моём словарном запасе было несколько десятков слов, и я не умела составлять из них предложения.

C этим багажом знаний я целый час пыталась объяснить таможенникам, что электрокардиограф не для продажи, а для некоммерческой клиники. Повезло, что у меня с собой был на всякий случай заготовленный и распечатанный текст «Я еду к друзьям в благотворительную клинику. Меня не просили, я сама решила это привезти. Это старое оборудование, оно было списано в московской клинике — стоимости я не знаю».

Я стояла и раз за разом читала текст с бумажки — мне отвечали на испанском, но я ничего не понимала. В результате мне пришлось подписать какую-то бумагу, но меня всё же пропустили. Думаю, они хотели выбить из меня взятку — но не смогли мне этого объяснить.

Отметив Новый год и побыв в Гватемале, я поехала в Коста-Рику и Панаму, чтобы посмотреть на Центральную Америку — ради удовольствия, в одиночку. Что меня удивило в Коста-Рике — за первый день меня пытались ограбить два раза.

В Сан-Хосе и Панаме я ходила и в трущобы. Ездила в национальный парк, и в джунглях ко мне пришёл тукан. Погладила его, а потом выяснила, что эта птица питается мясом, и её трогать не стоит. Змей не попадалось, водопады были красивые даже под дождём — сапоги были постоянно наполнены водой почти наполовину.

В декабре 2017 года я снова полетела туда — на этот раз через Перу, с очередным чемоданом медикаментов. Ещё в Бразилии я хотела съездить на Амазонку, но не вышло — перелёт по стране стоил дороже, чем билеты до России. В целом в джунглях Бразилии довольно криминально и нервно — там в огромных масштабах производят кокаин. В Перу с этим было проще.

Из Лимы до Амазонки полтора часа полёта на кукурузнике. Лунный свет заливает горы совсем рядом с тобой — красиво и страшновато. В джунгли ходили даже ночью, намазавшись репеллентов и в высоких сапогах — много ядовитых змей и пауков, малярийных комаров, гнуса.

Однажды поймали молодого неядовитого тарантула, погладили и сфотографировались. Ещё нашли известную зелёную лягушку с красными глазами — её тоже можно погладить, но потом важно вымыть руки, чтобы смыть ядовитую слизь. В Амазонке плавали двухметровые розовые дельфины, которые прыгали вокруг нашей лодки.

Из Перу я должна была лететь в Гватемала-Сити, но мне написали Вика и Карина — не смогли взять дешёвые рейсы в Гватемалу, только в Канкун, откуда можно было доехать за пару дней на автобусе. Поменяла возвратные билеты и полетела туда же.

Так я попала на предновогодний день в Колумбию — пересадка длилась сутки. Думаю, я привлекала внимание — одинокие молодые девушки с по-московски бледной кожей и огромными чемоданами, заполненными таблетками, туда не каждый день прилетают. Вечером в криминальной Боготе неспокойно, а роуминг почему-то не работал — чтобы не попасть в беду, пришлось найти студентов, которые вызвали мне такси и охраняли до его прибытия, — за год подучила испанский и смогла договориться.

Когда я прилетела из Колумбии в Мексику, на таможне очень обрадовались. Пришлось доказывать, что я везу не наркотики: глазные капли из чемоданов закапала в глаза, указанные таблетки выпила, ещё часть они проверили на анализаторе. Пришёл офицер с хорошим английским, мы беседовали час, и он меня пропустил — но посоветовал так больше не делать.

Мы встретились с Викой и Кариной, отпраздновали Новый Год на пляже с внезапно оказавшимися там друзьями из Москвы, и утром выяснили, что автобусов в связи с праздниками не будет. Нам пришлось ехать автостопом через всю Мексику — трём девушкам с 70 килограммами таблеток и 20 килограммами вещей.

Идеальный вариант — когда ты едешь в сетчатой повозке для свиней, которая крепится к пикапу как прицеп. В неё легко закидывать чемоданы, удобно ехать, и тебя там никто не трогает.

Менее хороший вариант — в кузове пикапа, который завален всяким барахлом. Приходится как-то держаться и на всём этом ехать. При этом водители сильно гонят даже по горному серпантину, а по бокам от дороги — пропасть.

Так мы доехали до Гватемалы, случайно прошли мимо пограничного поста, спохватились и вернулись — поставили штамп и уже законно пересекли границу.

Сперва мы поехали в нашу клинику, разложили привезённые лекарства в аптеке, пересадили клубнику и базилик, поучаствовали в приёме пациентов и через несколько дней вместе с фотографом поехали смотреть место для второй клиники — в Никарагуа. Прямых автобусов не было — они ездят только до Гондураса с пересадкой в Сальвадоре.

В Сальвадоре на пересадке ты выходишь в город без паспорта — он остаётся на автобусной станции. Это логично, потому что так в случае убийства никто не будет переживать. А если ограбят и украдут паспорт, с тобой придётся возиться.

Мы приехали в Гондурас и заселились в приличный бордель — первое подобие отеля на нашем пути. На нём висели таблички «Не вносить оружие, алкоголь, наркотики и детей». На лестницах стояли женщины и торговцы наркотиками. Зато чисто, спокойно, и даже был горячий душ.

Дальше нас задержали на границе с Никарагуа — четверо светлокожих девушек выделялись из толпы. Паспорта забрали, закрыли нас в пустом кабинете без каких-то комментариев. У фотографа с собой был коврик для йоги, поэтому сидеть на голом полу не пришлось. Через несколько часов сказали, что пробили по базе наше НКО, мы молодцы и можем въехать в Никарагуа по рабочей визе. Визу, разумеется, пришлось оплатить.

Через городок Чинандега, где помимо борделей уже были и нормальные отели, доехали до форпоста цивилизации: дальше к нашему посёлку нужно было идти пешком по тропе. Обратно я выбиралась на лошади — ночью, через джунгли, с одним только стременем, до которого едва доставала. Было очень темно, по шуму волн можно было понять, в какой стороне океан. Из-под копыт кто-то убегал, в лицо летели ветки, и на дорогу выходили буйволы. Повезло, что я упала с лошади только один раз — на песок.

Как совмещать благотворительность и работу в консалтинге

Из «Студии Лебедева» я ушла в стратегический консалтинг. Многим такой переход кажется нелогичным, а дизайн — нерелевантным опытом.

Но дизайн — это не только красивые картинки. Дизайнеры выявляют проблему заказчика, разрабатывают и оценивают варианты решений и обеспечивают их внедрение — очень похоже на консалтинг в микромасштабе.

К примеру, поводом для заказа дизайна могут быть низкие продажи текущей линейки электрочайников. В рамках проектирования придётся изучить рынок, тренды, предпочтения и отзывы покупателей, технологические возможности и ограничения, построить дерево решений и в итоге предложить клиенту оптимальную функциональность, стиль и материалы исполнения. И после непродолжительной разработки набросков перейти к технической проработке решения и его подготовке к производству.

В классическом консалтинге проекты гораздо масштабнее и разнообразнее. Здесь есть возможности для развития, которых мне перестало хватать в дизайне — эта индустрия в России невелика.

Что касается НКО — пока благотворительность не мешает основной работе, всё в порядке. Коллеги помогают, чем могут: делают пожертвования, приносят медикаменты, дают полезные советы. О проекте и моём участии в нём писали в корпоративных соцсетях.

Мы благодарны за помощь и стараемся сделать что-то в ответ. Например, Вика, наш врач-инфекционист, прочитала коллегам лекцию о том, как уберечь здоровье в путешествиях.

Считается, что если ты пришёл в НКО, то должен работать там по сорок часов в неделю. Это миф, который мешает всем.

Не стоит недооценивать важность малых дел: лучше прийти в НКО на год и работать один вечер в неделю, чем перегореть за месяц или не прийти вовсе. Например, у нас сейчас есть задача по подготовке шаблонов писем потенциальным партнёрам из числа аптек — с этим за пару часов справится любой, кто сталкивался с корпоративной перепиской.

Я против ситуаций, когда люди приходят в НКО и снимают с себя последнюю рубашку, не спят ночами и не переключаются. Если на всё подписываться и не уметь сказать «нет», то ничего хорошего не выйдет.

Иногда я могу уделять проекту время по вечерам в будни, в какие-то недели — только в выходные. Некоторые задачи — например, рассказ о проекте на мероприятии — перенести нельзя. Все это понимают, и проблем не возникает.

Бывают периоды, когда задач на основной работе очень много, и я честно говорю Вике и Карине: «Простите, завалило — кто-то может подхватить задачи или сроки подвинем?». В некоммерческих проектах вас за такое никто не съест. Решите свои проблемы и вернётесь.

Выгорание я стараюсь предотвращать, и для этого один день в неделю — субботу или воскресение — не занимаюсь ни делами Health&Help, ни задачами по основной работе. Это отличное время для прогулок и встреч с друзьями.

Отпуск дроблю на несколько частей и использую для смены обстановки. Например, в августе мы с ребятами прошли пешком 60 км за три дня по берегу Байкала, а потом провели пять дней в Северной Корее. В выходные регулярно летаем по России или в Европу. Год назад открыли для себя Кавказ, и теперь это одно из основных направлений.

Годы работы с большой нагрузкой помогли найти собственные лайфхаки, чтобы восстанавливать силы и сохранять продуктивность. Например, я стараюсь перемещаться по офису и его окрестностям — сидеть то за столом, то на балконе, то на пуфиках, то в близлежащих кафе. Перемена мест заставляет пройтись, встряхнуться и переключиться.

Есть очевидные вещи, о которых не пишет только ленивый, — важно подготовить шаблоны типовых писем, связать между собой почтовые ящики и ограничить количество мессенджеров. За год на таких мелочах можно сэкономить несколько дней.

Домашнее хозяйство — это потеря сил для тех, кто не получает удовольствия от его ведения. Я стараюсь делегировать такие задачи — тем более вызов клинингового сервиса стоит как маникюр. Не люблю ходить по магазинам — закупаю какие-то бытовые вещи на несколько месяцев вперёд.

Если бытовых задач много, то можно установить приложение-консьержа. За умеренные деньги эти ребята снимают с вас большинство задач — от закупок до планирования отпуска.

Какие-то активности можно совмещать. Я стараюсь проходить по 10 тысяч шагов в каждый тёплый выходной и устроила прогулочный клуб — чтобы заодно встречаться с друзьями.

Самое важное — следить за своим здоровьем, регулярно ходить на медицинские чекапы. Плохое самочувствие часто «лечится» здоровым сном. С ним помогут плотные шторы или маска для сна и ещё включение ночного режима на телефоне и ноутбуке за несколько часов до сна — так проще заснуть. Закупаться комплексными витаминами не стоит — сдайте кровь и посмотрите, чего именно не хватает вашему организму.

Но лучше всего встряхнуться и переключиться помогает контраст. В течение года у меня интересная работа в классном офисе: проекты, клиенты, важные задачи, дедлайны, сотня писем в почте каждый день.

Сутки полёта, и ты в Гватемале: шаман проводит какие-то ритуалы, а у дверей клиники помимо «обычных» пятидесяти пациентов ещё тридцать — приехали из соседней деревни на одном пикапе. Инсулин опять заканчивается, свет мигает, и ещё надо пересадить клубнику во внутреннем дворике.

Или в Никарагуа: проточной воды нет, вымыть голову можно только в океане, спать придётся в гамаке под навесом, и заодно в стране назревает революция. А потом я возвращаюсь в Москву в состоянии лёгкого шока: вчера я ночевала в курятнике, а сегодня еду по Садовому кольцу.